Владимир Дешевов

Владимир Михайлович Дешевов – русский композитор, один из авторов конструктивного реализма, автор первых советских опер и балетов родился в Петербурге 11 февраля 1889 года, покинул этот мир в Ленинграде 27 октября 1955 года – ему исполнилось 66 лет.

«Время... что ты делаешь с нами.
Время... что же мы делаем с тобой».

Его называли «царскосельский Лист», «хрупкий эльф с лицом Шопена» – изящный, нервный, порывистый вундеркинд и виртуоз Володя Дешевов – гордость семьи.

Дешевовы – старинный славный дворянский род, семейство дружное, весёлое, хлебосольное – все любят друг друга и всем хорошо вместе. Отец – уважаемый человек, известный инженер, изобретатель (микротелефон – прообраз сегодняшнего мобильника – его изобретение); мама – красавица, поэтесса, очаровательная камерная певица (говорили, что на её концертах «душа замирала от нежности»); бабушка – блестящая пианистка, обожала своего внука Володечку, занималась с ним музыкой, поощряла его дивные музыкальные фантазии: «Мой дорогой мальчик сочиняет с пяти лет и он, поверьте, удивит мир новой музыкой» (она оказалась права). Бабушка повторяла: «Детей надо хвалить, всех людей надо хвалить – от щедрой похвалы вырастают крылья».

Дом Дешевовых – большой, красивый, с роскошным садом – славился великолепной библиотекой, богатейшим собранием музыкальных инструментов, изысканными поэтическими вечерами и особенным, щедрым вкуснейшим угощением.

Володя Дешевов – один из лучших учеников прославленной Царскосельской гимназии. Директор гимназии Иннокентий Фёдорович Анненский – известный поэт, переводчик древнегреческих трагедий, литературный критик – доволен своим воспитанником: упорный, любознательный, энергичный; может быть, в его характере чуть больше мечтательности, чем нужно в обычной жизни, но кто знает, что пригодится в жизни. Дешевов всегда вспоминал Анненского с благодарностью: «Он учил нас быть свободными и звал к пленительным мечтам и высотам духа. Он говорил: господа, не забывайте – мир многообразен, многоцветен, многозвучен».

Царское село – особый мир, город грёз, муз, загадок, в нём «дух песен и чарующих мелодий шелестит в садах, и воздух напоен музыкой, поэзией, влюблённостью». Дешевов часто в минуты тоски и горечи вспоминал радостную лёгкость молодой жизни. Вечер – большая зала, горят свечи, за окном шумят старые деревья, аромат жасмина кружит голову... Дешевов играет на рояле, рядом озорная гимназистка Аня Горенко читает свои стихи о странностях любви... и вдруг, как во сне – объятия, сердце бешено стучит, поцелуй... Резко распахнулась дверь, и на пороге – бледный, бешеный, безнадёжно влюблённый в Анну любимый друг Николай Гумилёв... На следующее утро Гумилёв пришел к Дешевову, в сердцах бросил на стол блокнот: «Напиши музыку к этим стихам – о ней, о тебе, обо мне... о нас».

«На русалке горит ожерелье,
И рубины греховно-красны.
Это странно – печальные сны
Мирового больного похмелья».

Они, конечно, помирятся. Анна Горенко превратится в поэта Анну Ахматову. Выйдет замуж за Гумилёва, они не будут счастливы:

«Ты выдумал меня,
Такой на свете нет,
Такой на свете быть не может».

Гумилёва расстреляют, Дешевова объявят врагом народа, но все это будет потом. А сейчас они мечтают, ревнуют, бродят по старинным аллеям парка, спорят: «Мир не есть мысль, как думают философы. Мир – есть страсть?!».

В 1903 году Дешевов резко меняет жизнь: он переводится из гимназии в реальное училище императора Николая II – заведение строгое, чопорное, совершенно чуждое всяким «мечтаниям»; здесь ценится упорство, верность реальности, чёткость.

– Молодой человек, зачем Вы это делаете? – Анненский в недоумении. – Зачем? Почему Вы хотите променять искусство на ремесло?
– Все в жизни контрапункт, – ответил Дешевов, – мне нравятся контрасты и резкие повороты.

Владимир Дешевов снова среди самых лучших учеников: «выдающиеся успехи в математике и физике». Будущее ясно – Университет или Горный институт. Тайны Вселенной будоражат его ум и воображение.

В 1908 году Дешевов принимает решение учиться только в Петербургской консерватории: «Я уверен: музыка – смысл моей жизни и самая удивительная тайна Вселенной». Новый мир, новые друзья, наставники. Вместе с Дмитрием Шостаковичем проходит курс инструментовки у зятя Римского-Корсакова Штейнберга, у Василия Калафати – курс гармонии. Игорь Стравинский говорил, что Калафати учил не только слышать, но, прежде всего, слушать – природу, жизнь... У профессора Леонида Николаева занимается вместе с Владимиром Софроницким: «Мы обучались... не только виртуозности исполнения музыки, но... её воплощению – учились искать оттенки, чувствовать нюансы». Владимир Софроницкий – верный друг на всю жизнь, первый исполнитель всех сочинений Дешевова: «Володя, в твоей музыке – множество красок, смыслов, чувств, в ней нет ничего плоского, банального – сочиняй и не уставай».

Все преподаватели мудры, добры, но «мой главный наставник – Лядов, он научил самому главному и в жизни, и в искусстве: не торопиться, а медлить, вслушиваться в тишину; музыка – то, что нельзя выразить словами». Дешевов учится с азартом, играет и сочиняет с наслаждением – его первые выступления успешны, блестящи. «Дешевов – маленький, подвижный, с чёрными горящими глазами – он появлялся на концертах, подбегал к роялю и исторгал из него бешеный водопад звуков, заставляя зал замирать от восхищения».

«Мы подружились, – вспоминал Сергей Прокофьев, – нас многое сближало». Дешевов, как и Прокофьев, любил уединение, шахматы, теннис и Meтерлинка. Они проводят много времени вместе, о многом разговаривают, играют друг другу свои сочинения. Пройдёт много лет, Прокофьев посвятит другу Скерцо №10 «Дешевовское» («я вижу, Володя, тебя именно таким – бурным и нежным»). Дешевов посвятит Прокофьеву Марш («такой же, как ты – быстрый, элегантный, великолепный»).

«Милый Серёжечка. Привет тебе из Царского. Благодарю тебя, что написал мне. Живу я очень замкнуто – нигде не бываю, никого не вижу и желания у меня с кем-то видеться и разговаривать – нет (ты же помнишь: я – молчун; тебе смешно?). У меня много дел – предстоит сложный экзамен по фуге. Когда приедешь, расскажи мне о Париже. До встречи. Жду тебя очень».

В 1914 году Владимир Дешевов заканчивает консерваторию. А.Глазунов дает ему отличную характеристику: «Дешевов в высшей степени достоин всяческих похвал. Он ярко одарён. Его ждёт блестящее будущее и ему, конечно же, нужно помогать во всех возможных смыслах».

Дешевов уходит на фронт добровольцем, сражается храбро. «Мой друг, – писал Гумилёв, пуль не боялся, от опасности не прятался, был тяжело ранен. Когда выписался из госпиталя – очутился в другой реальности, в другом мире, в другой стране». 15 ноября 1920 года Красная Армия взяла Севастополь – Врангель покинул Крым. «Я долго не мог понять, что происходит. Я долго не мог понять, что мне делать. Я был в растерянности».

Время было тяжелое, непонятное. «Сейчас в Крыму 300 000 буржуазии, – писал Ленин в декабре 1920 года. – Они, буржуазия – источник будущей спекуляции, шпионства, всякой помощи капиталистам. Но мы их не боимся. Мы говорим, что возьмём их, распределим, подчиним, переварим».

Председатель Крымского военно-революционного совета Бела Кун, его любовница, секретарь обкома партии Роза Залкинд (Роза Землячка, та самая, которую Солженицын назовёт «фурией Красного террора») активно исполняли пожелание вождя: «Путём облав, поисков, регистрации всех, кто сочувствовал или служил Врангелю офицеров, солдат, гражданских лиц... удалось выявить вражеские элементы – большинство расстреляли, утопили (пуль на них жалко), часть отправлена в концентрационные лагеря на перевоспитание».

Как удалось Владимиру Дешевову, врангелевскому офицеру, уцелеть – не знаем. Волею судеб в 1921 году он оказался в Севастополе.

«Чайки как картонные, как яичная скорлупа.
Пена как шампанское. Провалы в облаках –
Там какая-то дивная, неземная страна».

«Шум внизу, солнечное поле в море, собака пустынно лает. Море серо-лиловое, зеркальное».

Сохранилась афиша концерта 10 апреля 1921 года:
Первое отделение:
Римский-Корсаков – «Воскресная увертюра».
Вагнер – «Любовная песнь Зигмунда».
Дешевов – марши, премьера, – дирижирует автор.
«Интернационал».

Концерт был посвящен открытию в Севастополе Народной консерватории. Директором был назначен Владимир Дешевов.

Его пригласил Леонид Собинов – певец оказался в Севастополе в самое жуткое время: его сын, офицер армии Врангеля, был расстрелян, но его по личному приказу Фрунзе, поклонника таланта певца, не арестовали, а назначили «руководить всей культурой Крыма» – заведующим подотделом искусств Севастопольского ревкома. «Заведую музыкой, и драмой, и кино, и литературой. У меня целый симфонический оркестр. Мы обносились и ободрались до невероятности. Не верится, что жил когда-то иначе». Дешевов – ближайший помощник Собинова, его правая рука, его доверенное лицо. Дешевов хороший композитор и совестливый человек, и главное – они единомышленники: «Бури рано или поздно стихнут, и мы должны быть готовы к нормальной жизни. Поэтому надо продолжать работать, учить и учиться, создавать и спасать разрушенное».

Было тяжело. Все время хотелось есть. Как-то Собинову удалось устроить пир: немножко хлеба, помидоры, и основное – котлеты из мяса дельфина. «Я не смог есть, – вспоминал Дешевов, – не смог, хотя терял сознание от голода. Я думаю, что всё-таки есть предел, дальше которого нормальный человек идти не может ни при каких условиях».

Дешевов пишет Прокофьеву: «Страшно сейчас, но что делать? Продолжать строить, сочинять, жить так, будто ничего не происходит, не бояться и не подчиняться обстоятельствам. Я считаю, просвещение, образование может многое исправить и на пепелище устроится новая жизнь. Не стоит бесконечно оплакивать прошедшее». «Я всегда знал, – отвечает Прокофьев, – что ты выдумщик и романтик».

В октябре 1922 года Дешевов возвращается в Петроград. У него множество планов, идей, он полон оптимизма и надежд: жить и действовать нужно активно, быстро, энергично. Все минуты сосчитаны. Он много сочиняет, пишет музыку к спектаклям, увлечён кинематографом, японским искусством, читает лекции в Институте сценических искусств и его лекции необычайно популярны. Говорили, что Дешевов обладал удивительным гипнотическим даром – он завораживал людей, подчинял их себе. Вспоминали, что после общения с ним многие люди испытывали какое-то особенное состояние восторга, эйфории, необычайный прилив энергии, сил: «Он умеет пробуждать желания».

У него свой, особенный метод преподавания: воспитание музомышления, то есть умение понимать и объяснять мир через музыку и музыкой. Он убеждён: каждая эпоха звучит по-своему, и есть смысл прислушаться и выразить музыку Времени. Он очень интересуется идеей своего ученика – гениального звонаря, знатока колокольных звонов, странного гения Кости Сараджева: каждая тональность, каждый звук имеет свой цвет; каждая вещь, каждое живое существо Земли и Космоса имеет свой собственный тон – нужно научиться видеть музыку. Дешевов составляет специальные цветовые таблицы: красный цвет – цвет крови, цвет страсти – пугает его; чёрный – цвет мудрости, вечности, и белый – цвет времени – становятся главными в его творчестве. Чёрный, переходящий в белый, мажор, превращающийся в нежный, печальный минор... Нет мажора, нет минора, есть лишь превращения, переходы: «Медитации», «Экзотическая сюита», «Фантазии на восточные темы».

Дешевов – популярная личность, один из самых исполняемых композиторов тридцатых годов: концерты, интервью, о нём пишут газеты. У него много заказов – например, режиссёр Фридрих Эрмлер (отец будущего великого дирижера Марка Эрмлера) просит композитора «дать душу» его немому фильму «Обломок империи» – написать музыку. Дешевов работает быстро – за три недели все готово. Может быть, его увлекла идея фильма: история молодого человека, который умер давным-давно и неожиданно воскрес при социализме; он в страшной панике, в испуге: что происходит, где он находится, почему люди так внимательно и холодно смотрят друг на друга и почему рядом с ними тревожно и неуютно? «Сюжет, конечно, в высшей степени странный для режиссёра – заслуженного сотрудника ЧК, но, с другой стороны, – пишет Дешевов Прокофьеву, – мне кажется, что эта история – обо мне. Я уже не помню свою прежнюю жизнь: была ли она на самом деле, или моё прошлое – лишь игра теней?! Ничего не помню, многое хочу забыть. Жил ли я на самом деле, был ли?».

«Дешевов не изменился, – пишет Прокофьев, – такой же юркий, восторженный, приятный и милый. Ему уже немало лет, а всё хочется сказать, что он начинающий и подающий надежды. Мой друг не меняется».

«Чёрный вечер.
Белый снег.
Ветер, ветер
На всём белом свете».

Поэму Александра Блока «Двенадцать» Дешевов знал наизусть. Все восхищало в этих стихах: музыка, горечь, красота, страх. Он читал и сочинял музыку. Однажды композитор сыграл её (назвав сочинение «Большевики») своему другу – изящному Фёдору Лопухову, балетмейстеру, мечтавшему вернуть на сцены революционной России шедевры старого балета. Он говорил: «Красота, воздушность, нежность, грация... украсят любую эпоху». Лопухов послушал музыку – загорелся желанием превратить её в балет: революционный порыв в движении, превращенный в симфонизм. «Мы с вами, – говорил Лопухов, – живём в эпоху бурных поисков и небывалых рисков, нельзя упустить такой шанс».

Они сочинили балет. Встречались в крошечной комнатке Лопухова, заваривали крепкий морковный чай. Дешевов пел свою музыку, а Лопухов танцевал. Жизненный поток, стремительный, таинственный, беспощадный уносит все и всех... Симфония, наполненная звуками хаоса. Революция... Величайший рёв и звон мирового оркестра, борьба сил, идей, желаний, единый эмоциональный поток... «Красный вихрь» – синтетическая поэма в двух процессах с прологом и эпилогом... провалилась. В ней неожиданно соединялись пение, акробатика, танцы, хороводы, чтение – мечта о союзе несоединимого осуществилась. «Но, – утешал Лопухов Дешевова, – нас сегодня не поняли, но это совсем не значит, что нас не поймут завтра».

Серьезные критики отмечали музыку Дешевова, сравнивали её с музыкой Второй симфонии Шостаковича: «Строй письма, мышление... все так глубоко современно, так захватывает слушателя – и дают ему почувствовать динамику наших дней».

В 1926 году в Россию приехал знаменитый французский композитор Дариюс Мийо, ему устроили торжественную встречу. «В Ленинграде было несколько очень интересных музыкантов, – вспоминал Мийо, – они жаждали познакомиться с новой французской музыкой, и мы постоянно собирались вместе: Попов, Каменский, Дешевов – они играли свои сочинения. Я получил большое удовольствие от общения с этими молодыми музыкантами – талантливыми, дерзкими, чуждыми всяких условностей». Мийо, конечно, многому удивлялся: «Русские вели нелёгкий образ жизни, жили в страшной тесноте, подчас в одной комнате ютилось несколько человек, одеты они были плохо, но азарт, сила, желание... творить переполняло их». Мийо особенно был симпатичен Дешевов – «гениальный человек». Он пишет из Парижа: «Владимир, посылайте мне Ваши произведения всегда, когда Вы сможете. Вы знаете, с каким интересом я слежу за всем, что Вы делаете. Я часто думаю о Вас и рассказываю моим друзьям, как ваша музыка тронула меня. Приехали бы Вы в Париж – я буду ждать». Приехать не удалось.

«Однажды я услышал, как пели матросы, увешанные до зубов патронными лентами, бомбами, гранатами и кобурами – озверелые лица... Я был потрясён стихийной дерзостью и скрытой силой мрака. Эта мелодия измучила меня, она преследовала, не давала покоя – я захотел избавиться от неё. Я жадно слушал и воплощал в разнообразных образах и красках стихийность революционных дней». Так родилась опера «Лёд и сталь», посвященная Кронштадтскому мятежу.

Режиссёром спектакля был Сергей Радлов, ученик Мейерхольда. Мастер яростный и резкий, требовал от музыки ясности, жёсткости, правды и его идеи воодушевляли Дешевова. Они днями и ночами обсуждали, спорили, ссорились, но соглашались в одном: нужно добиться правды ощущений, тревог и волнений, нужно изменить, сломать традиционный оперный театр: не нужны солисты – каждое действующее лицо, каждый артист-хорист становится в нужный момент солистом; нет арий – только речитативы; не нужны мелодии. Спектакль – конструкция, композитор и режиссёр – механики, собирающие из винтиков, деталей-артистов – грандиозные конструкции. Героев нет – есть массы: 40 ролей, 40 действующих лиц, соединяющихся в единое, в живую, подвижную, яростную массу. Главный принцип конструктора – можно собрать музыку и можно её разобрать на части. Композитор, прежде всего, умелый техник, манипулирующий нотами, звуками, ритмами. Важна не мелодия – долой гармонические мечтания: чётко, громко, чеканно – забудьте, что существует пиано. Искусство – набор деталей, научитесь соединять их.

На репетиции приглашались рабочие Путиловского завода, устраивались массовые обсуждения: понятна ли музыка, правильно ли артисты изображают рабочих, нравится ли исполнение. «Наша цель, – говорил Дешевов, – показать правдивую реальность, сделать оперу-хронику, оперу – документальный спектакль... Учитесь у машин... Конструктивизм – высшее мастерство, глубинное знание всех возможностей материала и умение сгущаться в нём...».

Премьера оперы «Лёд и сталь» состоялась 17 мая 1930 года в Театре имени Кирова (бывшем Мариинском). Зал замирал от буйства, грохота, множества сценических эффектов, «шумов». Критика была жёсткой:

«Первая пролетарская опера – о чем она? Вы не замечаете, что марш большевиков нельзя отличить от марша мятежников – не напоминает ли такое сближение контрреволюционные действия?!».

«Только Союз с нечистой силой мог склонить композитора к тем бешеным прыжкам и адскому грохоту».

«Я хотел, – объяснял Дешевов, – воплотить лихорадку времени».

Но были и восторженные отклики: «Ритмы Дешевова всегда неожиданные, яркие, лишенные дряблости».

«Враг не дремлет. Такие как Дешевов, своей так называемой музыкой подрывают основы рабоче-крестьянского государства».

«Такие как Дешевов... из бывших... мешают строить светлое будущее».

«Музыка Дешевова – схематичное и упрощенное решение ответственной темы; а музыка к пьесе «Рельсы» – конструктивистское заблуждение, общественно-вредная и опасная заумь».

Статья в газете «Правда» 28 января 1936 года «Сумбур вместо музыки» расставила окончательно все акценты: началась жёсткая политическая кампания против «всех видов формализма», были определены цели – «больше понятливости, меньше фокусничания». Дешевова не печатают, сочинения его не исполняют.

Друзей становится все меньше: кто-то исчез, кто-то перестал здороваться, с кем-то здороваться не хочется. Круг близких друзей очень мал, но – блестящ и великолепен: «Нас было мало, но нам было весело вместе. Мы были довольны собой, мы могли быть откровенны друг с другом и мы надеялись не поддаться обстоятельствам». Собирались часто у Даниила Хармса, печального гения, ощущавшего абсурд мироздания. Сохранилась пригласительная записка: «Приходить вечерком – есть хлеб и большой помидор. Предстоит пир горой». Александр Введенский – поэт, игрок, фантазёр, женолюб – он относился к окружающему миру с мрачной безнадёжностью. Николай Заболоцкий – аккуратный, похожий на бухгалтера, придерживался строгих правил и увлекался утопиями о преображении мира. Самуил Маршак – глава и идеолог «ДЕТГИЗа», убеждённый в том, что укрыться от бурь можно только в мире детских грёз, только там есть свобода.

Дешевову нравилось бывать у изящного, томного, изнеженного Михаила Кузьмина – поэта Нездешних вечеров. У Кузьмина – запись в дневнике: «Приходил Дешевов. Болтали, размышляли о старости. Я рассказывал: у меня соседка, ей 85 лет, она играет на рояле, говорит на французском, учиться играть на бильярде и осваивает персидский язык. Дешевов говорит: такая старость внушает бодрость. Сумеем ли мы так стареть, а главное – успеем ли мы состариться?». Им было хорошо вместе – приятно находиться среди деликатных людей.

Все исчезли, ушли, растворились во Времени...
«Из дома вышел человек...
И с той поры, и с той поры – исчез».

Дешевов любил ночь, её странные, таинственные шорохи, тени. Когда-то он увлекался спиритизмом и разговаривал с духами. Самый дорогой ему дух – Лермонтов, и однажды после одной из таких душевных встреч он вспомнил: он появился на свет в то самое время, когда Чехов и Чайковский увлеклись идеей совместного проекта – написать оперу может быть, балет, «Бэла» – о невозможности любви, о мгновенности чувств, о неизбежности разлуки. «Я понял, – говорил Дешевов, – что я и идея гениев, их мечта о «Бэле», мы – ровесники». Дух нашептал…

С тех пор судьба и странствия гвардейского офицера Григория Александровича Печорина тревожили Дешевова, пока наконец он не решился... В январе 1941 года он показал музыку к балету «Бэла» хореографу Борису Фенстеру, одному из самых дерзких учеников Федора Лопухова: «Я в восторге. Слушаю музыку, и мне хочется танцевать». Загадочность, недосказанность, пронзительная печаль и нежность, и горечь повести помогали музыке. В ней не должно быть ничего резкого – только простота и тайна.

Бэла – дочь черкесского князя, шестнадцатилетняя красавица – стройна, тонка, высока, чёрные горящие глаза... дикая как лань. Печорин украл её, жил с нею, «любовь дикарки» возбуждала его. «Я благодарен Бэле за несколько минут довольно сладких, я жизнь за неё отдам – только мне с ней скучно», – Печорин затосковал, и безумная страсть иссякла как бурный ручей в жару. Бандит Казбич, влюблённый в Бэлу, убивает красавицу.

Дешевов помнил, как счастлив был когда-то, когда влюбился – мир кружился легко, радостно. «Помню, был женат, родилась дочка. Расстались тихо. Любовь исчезает как тень, и ничего не поделаешь, и ничего не вернуть, и не исправить, только забыть... Иногда вспоминать?». Как говорил Хармс: «Я не разлюбил, и она не разлюбила. Расстались? Почему? трудно объяснить...».

Генеральную репетицию балета назначили 22 июня 1941 года. На сцене Академического театра оперы и балета имени Кирова танцевали студенты хореографического училища: атмосфера была светлая, все радостно возбуждены. В антракте стало известно – началась война и многие артисты уже получили повестки. И всё-таки премьеру не перенесли – 25 июня 1941 года спектакль состоялся: «Театр был переполнен. Атмосфера необыкновенного подъема юности воодушевляла».

Блокаду Дешевов провел в Ленинграде: писал музыку для радио, работал в пожарных бригадах, был ранен во время артобстрела, тяжело болел, голодал... и, если были силы, навещал друзей. В блокадном дневнике композитора Леонида Портова есть запись – осень 1941 года, вечер: «... вечером пошли к композитору Малаховскому. У него сидели Владимир Дешевов, Игорь Миклашевский и Владимир Софроницкий. Софроницкий подходил к роялю и играл по своему выбору разную музыку. Его никто не упрашивал. Он подходил, играл, потом уходил. Играл он изумительно – Шумана, Скрябина, Дешевова… Своей игрой он так всех очаровал, что в эти полчаса забылось всё».

После войны «я стал другим человеком, – писал Дешевов Прокофьеву. – Я вернулся к себе прежнему, стал боятся шума, резких звуков. ... Живу одиноко... в своем мире, из которого не хочу выходить. Нигде не бываю, стараюсь ни с кем не общаться. Боюсь».

Его забыли: музыку не исполняли, имя его нигде не упоминалось, заказов не было – жил бедно, но работать продолжал и изредка даже что-то удавалось пристроить или в театр, или на радио. Он полюбил нереальности… сказки, вымыслы, волшебные истории: балет «Сказка о мёртвой царевне», Симфоническая поэма «Русские сказки», нежные романсы. Мир, в котором волшебство, видения, сны чудесным таинственным образом переплетаются с реальностью и украшают её. «Я устал. Мне нравится прятаться в прошлом, вспоминать людей, давно ушедших, друзей далёких лет. Может быть, я разлюбил сегодняшний день, а может быть, просто с ним не справился – ослабел, угас. В сущности, никто не знает, в какую эпоху он живёт. Когда-то Ахматова говорила – кто чего боится, то с ним и случится – ничего бояться не надо».

27 октября 1955 года в многотиражке Союза композиторов появилось крошечное, незаметное сообщение: «От сердечного приступа в своей квартире скончался композитор В.М. Дешевов».